Р. А. Ф.

РЕчЬ ПРОиЗносИт СЕРГЕЙ БерЕгоВой

стихопсих

футхуд исскуство

стихопроза

проза

Об ассоциации

гостевая (сюда можно скидывать стихи)

История футуризма

 главная

чат()

люди- 

 

 

Мысли.                                                  (Second edition/Правильная версия)


 


Твой последний дочитанный танец. Уходит в последнее плавание. Мой мобильник


не будет спать этой ночью, он ласкает твои неприсланые SMS. Мои мысли


бессмысленно коротки. Их цвет тепло-коричневый. Разговоры будут длиться


часами, а на любовь только секунды. И в последний миг ты станешь невидимой.


И сможешь улететь туда, где задыхается от белого черное. Где снежные нежные


помыслы. Где красивые молодые запахи. Какое свежее девятнадцатилетие. У


тебя на меня монополия. У меня на тебя амнистия. Я пишу обычную прозу, но


мне кажется, что это стихи. 


Когда два седовласых философа закончат свой бесконечный спор о немыслимых


причудах мира, я встану и начну кричать. Я начну смеяться и разговаривать


на разных языках.


Мы не должны страдать.


Имею ли я право наслаждаться своей любовью к тебе? Что, если мои чувства


сильнее страданий всех существ на планете?


Мы утонем в грандиозном танце. Полупрозрачные напоминания о том, как мы


могли бы проводить свои молодость. ПЛЕВАТЬ!!! Трудное детство - ужасное


воспитание - отсутствие морали.


Я стану великим писателем. Я стану "белым воротничком". Я куплю BMW. Я


нарисую шедевр. Я открою планету. Я буду избран на пост президента


Аргентины. Я куплю новые джинсы. Я достигну Просветления. Куда подевались


люди? Мой кумир пожмет мне руку. Я переживу свой юношеский максимализм. Я


стану взрослым в 2005 году. В две тысяча пятом году. В мае, по весне. Где


же все-таки эти чертовы люди?


Катаклизмы поведения. Ты заплакала: в Южной Африке пошел дождь. В Лондоне


туман. В Париже - Эйфелева башня. В голове писателя Ирвина Уэлша - новый


рассказ.


Мне нужно уйти. Вообще-то, здесь даже не мой дом. Улица - мой сквотт.


Порошок в кармане - мой снег. Новогодние елки по всему городу - мой


декабрь. Предпоследний взгляд на несбывшееся будущее. Даже не жалко.


Юго-восточный район сумасшедшего города. Я здесь схожу с ума.


Помогите!


ПОМОГИТЕ!!!


Ты где? Ты где?! Ты почему не здесь?! Ты зачем опять не со мной???!!! Я


просто хочу, чтобы ты была рядом. Просто скажи мне: "Не бойся". 


Просто приди. Я не выдержу еще одного дня на юго-востоке. Не выдержу! Где


люди? Где ты?


Забери. Забери меня. Не уходи. Не умирай одна. Я же совсем как без рук,


когда тебя нет!!! Зачем ты опять это делаешь? Дура! Зачем?


Я клянусь заснуть этой ночью. Или просто закрою глаза. Я буду лежать


тихо-тихо. Я даже постараюсь не дышать. Только приди, пожалуйста!


Ты читаешь стихи. Ты читаешь своего дурацкого поэта, а руки у тебя дрожат,


они все в крови. Ты в ванной с книжкой и с лезвием бритвы. Тебе, наверное,


хорошо. Какое славное девятнадцатилетие. Приятно умирать, читая стихи? Твои


мысли темно-мокрые, с запахом базилика. Со вкусом канабиса. 


Ну и подыхай в своем богом забытом болоте! НЕТ! Не умирай, любовь моя.


Живи! Живи, пожалуйста. Я больше не буду нервировать тебя. Я не буду


перечислять твои деньги на свой счет. Просто живи, приходи ко мне.


Вдоль зеркальных витрин магазинов. Аромат самого большого города, в котором


тебя уже нет. Кто-то играет скрэтч на моем сердце. Места, где умами владеют


другие люди. Другие люди переворачивают понятия о существовании миров.


Влюбленные готовятся любить.


Из дорогих кафе благородных яппи тянет дорогим кофе, который пьют


благородные яппи. Вывески кинотеатров пестрят афишами. Модные магазины


поглощают модных персон. Из концертных залов доносятся звуки черно-белого


джаза. Культовые места бесполезного существования. Да пошли вы! 


Тебя нет. Ты не видишь меня, бредущего по улицам ночного города. 


Мокрый асфальт покрывает пространство. Состарился год, он безмятежно умрет


в полночь под светом уличного фонаря на окраине города, в рабочем районе.


Время крадется, и жизнь как будто пытается меня обмануть. Ведь просто


чьи-то старые мысли превратятся в новые слезы. Просто чьи-то старые одежды


превратятся в новые тряпки. Кто же сможет сказать людям правду?


Постепенно забываю свои мысли. Они цвета сырого минора. Они запаха жженых


рыжих волос.


Я сижу на улице и слушаю шепот новогоднего снега. Взрывы петард над


головами. Люди с балконов шлют мне послания. Я думаю о новом, о свежем и


хрупком, о том, что никогда не сможет поменяться. О жизни без мечтаний,


надежд и желаний. Просто о том, что должно случаться. Мне просто хочется


грустно подумать. Останусь на этом клочке безмятежного неба, отсижусь на


этом куске глухого пространства.


Мне рано - о судьбах, мне скучно - о целях. Мне будет - полжизни. Мне надо


чуть меньше. Меня не излечишь. Мне странно и жалко. Я в пустые головы пущу


крики, в холодные сердца направлю молитвы. Меня не поймут. А скорее -


просто не услышат. 


Когда я стреляю, я плачу от горя. Когда улетаю - смеюсь от печали.


Хорошие рифмы. Пронзительные прозы. Все это прекрасно. Пора завершать


наслаждаться страницами.


Мне снятся страшные люди. Чужие, незнакомы лица. Пустые, незаконные


встречи. Мне снишься ты, хотя я не сплю.


Твоя смерть - самый неожиданный подарок на Новый год.


Как тем дождливым утром в июне, ты снова с ног до головы мокрая и куришь.


Красивая и мертвая. Удавшаяся картина неудачливого художника. Замедленное


воспроизведение кадров жизни в голове. Зеленые цветы, бледные губы. Мы не


думали ни о чем, не представляли себе ровным счетом ничего. Нам хотелось


загубить свои жизни красиво и шокирующе. Экзистенциалистские мечты в духе


нынешнего времени. Странно проходят прохожие. Медленно перед глазами


пролетают кружева снежинок. По-моему, у меня не осталось эмоций, чтобы


плакать. Пять суток без сна. Сто двадцать часов вне сна. Сто двадцать часов


вне жизни. После долгих лет наркотического тумана. Мучительно не хочется


есть… Есть пара минут на самокритику…


Аморально…


На качелях.


На старых раздолбанных качелях.


Скрипучие ржавые качели. Заброшенный садик. Декабрь. Декабрь посреди


января. Даже в самый жаркий июльский день всегда будет только декабрь.


Вечно. Что-нибудь еще? Да, немного травки… 


Редкие мысли - шпионы сознания. Они цвета прозрачного бреда. Они вкуса


ванили. Они на ощупь неосязаемые.


Кому нужна судьба? Отдаю бесплатно. 


Зачем кто-то следит за моей жизнью? И думает, что поступает правильно.


Кто-то вообще думает, что он лучше всех. Но при этом беспрекословно,


бездумно повинуется всем. 


Боже! Боже, что вы делаете?! Куда вы меня тащите? Зачем?


Улицы забиты пробками от разбитых бутылок. Меня не заметят среди


валяющегося вокруг мусора. Жалко, что тебя со мной нет. Мы могли бы


устроить потрясающе веселое приключение. Оделись бы во все черное, купили


бы сигарет и мыльных пузырей и бегали бы по крышам машин. Нас бы отвели в


психушку, пичкали бы таблетками, познакомили бы с замечательными людьми.


Можно было бы здорово провести месяц! Клево! Жалко, что тебя нет.


В чем же смысл постоянного возвращения к истокам постоянного недопонимания?


Какой-то лишенный абсолютно любого восприятия сон. Больной воспаленный


разум требует еще одной подпитки, иначе грозится произвести настоящую


катастрофу.


Нахрена ты ушла?! Какого черта ты свалила?! Оставила, как ребенка, посреди


улицы, а сама сбежала. А ты не подумала обо мне? Ты не подумала, как я тут


один буду? Ты не хочешь на мое место?! А мне… тут… по… по-ды-хать… Любовь


моя.


Мои мысли разъедают все оболочки. Скоро прорвутся в чужие Вселенные. Они


цвета умершего духа, они вкуса дорожной пыли.


Какой же я дурак, что написал это. Теперь меня просто возненавидят. Убьют и


похоронят в антимоскитных сетках. А потом они начнут бояться. Сначала


просто опасаться - неизвестно за что. Потом волнение будет нарастать.


Появится дрожь. Заболят зубы и сердца. Пропадет сон. Проснется страх. А в


конце концов их охватит ужас! Ужас, который будет сковывать любые движения.


Непреодолимая фобия на все. Ужас будет сочиться из всех пор. Будет


невыносимо страшно открывать глаза, но держать их закрытыми будет еще


страшнее. Ужас не убьет жизнь, он просто ее парализует. Я знаю причину


этого страха… Самое смешное, что я не хуже большинства из них. Как-то даже


обидно. 


Ты умерла. Ты единственная, о ком я заботился. Ты никогда не думала обо мне


столько, сколько я о тебе. Поэтому ты и убила себя. Ладно… Было приятно


провести с тобой время. 


Луна сквозь тучи, ползущие по темному небу, продирается куда-то дальше,


куда-то, где последние предсмертные мысли, может быть, имеют значения. Эти


мысли цвета глубокого вздоха. Они вкуса глубокого моря. Луна уходит.


Отдаляется от Земли. Она устала каждый день смотреть на эту бездарную


планету. Она спрячется где-то посреди океана звезд и сладко уснет, забыв


то, что никогда не должна была знать.


Крик летит сквозь комья снега, сквозь песчаный берег, сквозь души


неукрывшихся от дождя. 


Ты мечтала о машинах с открытым верхом. Ты мечтала о миллиардах мелочей. Ты


мечтала о том, о чем мечтает любой человек, не зависимо от того, кто он и


зачем он. Об обычном счастье, покое и об отсутствии надежд не потому, что


надеяться уже не на что, а потому, что нет повода для надежд. Может, там у


тебя будет все это. Волшебный мир.


Осталось лишь кричать.


Я расплачиваюсь за наши грехи. Теперь уже в одиночку, без тебя.


Любовь конченного, потерявшего смысл даже хотя бы самого ничтожного


существования. Любовь маргинала юго-восточного кошмара. Любовь-маргинал.


Любовь, пропитанная лирикой декабрьской печали. Любовь под самым высоким


напряжением. Моя любовь… И это самая сильная любовь, о которой вы


когда-либо читали.


У меня вырастут крылья… ?


Мысли…


Не думал, что буду стрелять в себя.


Береговой


Январь-март 2004


 


---------------------------------------------------------------------


 


никто и никогда


 


Я знаю, что перед тем, как ты отрубишь мне голову, я успею закрыть глаза.


Украду твои мысли и скачусь по лест-нице в самый низ. Там будет темно и


сыро. Обычный подвал: земля под ногами, неприятные запахи. Там необыч-ные


люди играют необычную музыку. Они не захотели жить выше, в своих квартирах


и почему-то они отказались от возможности смотреть телевизионные шоу каждый


вечер.


Круглая луна. Круглая вина. Смотрю на тебя и вспоминаю. Англию. Лондон.


Январь. Я думал, что мороз и снег бы-вают только в России. Но в Лондоне


мороз и падает бледный снег. Я сижу на лавочке в каком-то парке. Здесь


красиво и пахнет свежевыпеченным хлебом. Я в куртке, длинный шарф на шее,


джинсы, ботинки. Мне кажется, я похож на лондонца: никто здесь не обратит


на меня внимание.


Я знаю, что не сумею оценить последние минуты своей жизни: буду слишком


увлечен попытками спасти душу.


Воскресенье, утро: никого. Ровный стук моего мотора, истеричный крик ворон,


летающих в небе на фоне серых британских туч. Кирпичные брутальные дома


просматриваются сквозь торчащие из земли брутальные деревья. Какая-то


street, какой-то park.


В моем возрасте люди должны взрослеть: должны уже уметь стрелять в себя из


пистолета. К счастью, я страдаю неизлечимой инфантильностью.


Лондон поражает своим духом. Лондон подавляет своим настроением. Метро


мировой цивилизации: субкульту-ра подземки - самое безопасное место. Ночами


здесь рейв, утром - отходняк, днем - Сити, вечером - футбол.


Когда общаешься сам с собой, не забывай тему разговора, не то подобные


беседы могут привести к паранои-дальному психозу.


Небо плоское и абсолютно ровное, словно в компьютерной игре. Оно совсем


тонкое: в некоторых местах проте-кает.


Я в парке не один. Слева на соседней лавочке сидит мужчина. У него


взъерошенные волосы, пальто с поднятым воротником, пестрый шерстяной шарф,


стрейчевые брюки и тяжелые грязные ботинки. В руках фотоаппарат.


У меня красивые голубые глаза. Я поднимаю их и мечтательно всматриваюсь в


серую пленку туч. Если бы я смот-рел на себя со стороны, то наверняка бы


расплакался от умиления. Да, я чудовище с голубыми глазами.


Человек с фотоаппаратом, сидящий на соседней лавочке, оказался никем иным


как Энди Уорхолом. Я узнал его. Нельзя сказать, что это меня поразило, но


вызвало некоторое удивление. Он смотрит на смятую жестянку, валяющуюся у


его ног, так, будто в ней заключен весь смысл существования.


Я не жалею ни об одном эпизоде своей жизни. Если бы меня тревожили все


глупости или неприятности, то мне пришлось бы жалеть о каждой секунде


своего существования.


Вчера я купил себе ботинки. Большие, теплые, грязные и рваные. Я купил их у


какого-то мужика всего за два фунта. Он сказал, что украл себе новые,


поэтому продает мне старые. Ботинки эти стоят дороже, и мужик этот продал


бы их дороже, но, видимо, ему очень нужны были мои два фунта. Я бы дал ему


больше, но у меня не было боль-ше.


Ты можешь иметь миллионы, но никогда не сможешь купить себе самые удобные


ботинки всего за два британ-ских фунта.


Уорхол встает и направляется ко мне. Вот он совсем рядом, сквозь мутные


стекла его очков я вижу еще более мутные глаза.


- Вы не хотите, чтобы я вас сфотографировал? - Уорхол.


- Зачем?


- Мне хочется сфотографировать человека, а вы единственный человек в этом


парке.


Я постоянно стремлюсь стать лучше.


Я никогда не добиваюсь успеха в своих стремлениях.


Он стоит и смотрит на меня. Взъерошенный, с уставшим видом.


- Хорошо. Что мне надо делать?


- Сидите на месте, как сидели.


Когда он фотографирует, я вспоминаю мужика, продавшего мне ботинки: чтобы


не думать об объективе камеры и о будущих фотографиях.


- Как вы себя чувствуете? - я.


- Не знаю, я же давно умер.


Уорхол исчезает, превратившись в мою незаконченную мимолетную мысль.


Я вспоминаю мужика, продавшего мне ботинки: чтобы не думать об Энди Уорхоле


и его фотоаппарате.


У меня красивые голубые глаза. Я голубоглазое чудовище.


Горло болит. Кашель.


Лондон тихо спит в воскресное утро. Старые кирпичные дома молча ждут своей


смерти. Холодная река вырисо-вывает виражи, разрезает город. Тут тоже есть


мороз, тут живут люди.


Ты тоже был в Лондоне.


Вероятно, меня никто не поймет. Никогда.


Я знаю, что перед тем, как ты отрубишь мне голову, я успею закрыть глаза. Я


успею одним словом искупить собст-венную вину. Неважно, посмотрят ли косо


на это люди. Ты останешься жить в собственной многоэтажке, среди соседей и


лестничных площадок, в то время, как я просто уйду.


Меня уже не пугает, что я опоздаю в очередной раз. Потому что я давно


мертв. А ты все еще пытаешься найти во мне что-то живое.


Перед тем, как выключится свет, я закрою глаза и представлю… Райские


пейзажи, заполненные райскими аро-матами: светлые моря, жаркие солнца,


экзотические растения, бьющиеся сердца, книги с текстами, написан-ными


между строк, длинные волосы, заветные мечты. Я заплачу от этой красоты и,


наверно, умер бы, если б не был уже мертв. Если ты не поймешь, кто я, то я


не перестану уничтожать тебя.


Не спи. И я не сплю. Не спи… не списывай все на неудачу. Все как всегда.


Обычный я. Обычная ты.


Бей по больному. Не больно. Не больно быть таким, какой есть на самом


деле.


Убей моих друзей. Я их не достоин.


Попробуй леденцы со вкусом меня. Вкусно? Возьми еще: товар штучный - скоро


не будет. Прощай. Спокойной ночи, но только не засыпай.


Вероятно, этому есть какое-то объяснение.


посвящается мне и тебе и больше никому


и больше некому                         (9.11.2003)


 


 


 -------------------------------------------------------


 


Sеребряное.


Темно было настолько, что казалось, будто абсолютно ничего не было.


Казалось, будто самой жизни под напором этой ужасной глухой темноты не


существовало. Темнота не была черной, она была бесцветной, цвета


категорического отсутствия чего-либо. Бесконечный мрак, лишенный не только


сознания, но и бытия.


И тогда, всколыхнув волнами пространство, в кошмаре невежественной темноты


и невыносимого безразличия, родилась маленькая мерцающая точка. Серебряное.


Появившись, точка начала мед-ленно, неуверенно двигаться из стороны в


сторону, то, угасая, то, вновь набирая свет. Она, малень-кая и беззащитная,


конечно же, сначала испугалась, жалобно затряслась и медленно поползла в


темный угол. Там, через время, она успокоилась и вдруг замерла на месте. Ни


единого движения, ее свет оставался ровным, плавно излучал свои лучи во все


стороны. Молодое Серебряное застыло. Начинало казаться, что маленькая точка


вечно находилась на том месте и навсегда там останется. Серебряное


медитировало…


Но вдруг Серебряное вздрогнуло и стало, пульсируя, точно бьющееся сердце,


расти. Вначале, когда оно было совсем маленьким, то походило на обычную


точку, как на листе бумаге, не имеющую ни площади, ни объема, даже границы


ее были столь незначительными, что почти отсутствовали.


Теперь же, когда Серебряное достигло размеров небольшого шара, у него


появился объем. Фор-ма напоминала наскоро слепленный снежок. Его


поверхность колебалась, словно волны, гребни ко-торых светились ярким


сетом, будто блестели на солнце.


Серебряное продолжало расти. Оно, как вулкан, извергало из самого себя все


новую и новую ма-терию. Оно то застывало на одном месте, то быстро и


беспорядочно носилось по ограниченному черными красками пространству.


Когда Серебряное стало таким же большим, как стол, то неожиданно растеклось


в невесомости, накинуло на себя рябь, как от весеннего ветра, и потекло,


словно ручей. Сначала - влево, затем - вправо, вверх, вниз и снова влево.


Когда Серебряное вновь свернуло вправо, то стало извиваться и плескаться,


будто преодолевало невидимые камни. Серебряное текло  в пустоте и казалось,


что кругом разлился звук журчащей воды, хотя стояла абсолютная тишина.


Когда Серебряное достигло размеров дверного проема, то вдруг выбросило из


себя маленькие разноцветные огоньки. Они были желтыми, потом стали


зелеными, красными, синими, в конце кон-цов, замерцав всеми цветами.


Огоньки медленно поднялись вверх, а затем - еще медленней поле-тели вниз,


растворяясь во мгле. Когда они исчезли, Серебряное еще одним грациозным и


плавным движением выбросило новый пучок пестрых огоньков. 


Серебряное фонтанировало брызгами радости и счастья, оглушая тишину


беззвучной музыкой.


        В этот момент вокруг послышались шорохи. Кто-то осторожно, стараясь


не производить лишних движений, подбирался все ближе и ближе.


- Серебряное, Серебряное! - донесся тихий голос. - Смотрите, Серебряное!


Голос был испуганным и почти неслышным.


Снова повисла тишина.


Но через некоторое время со всех сторон, из всех невидимых углов стали


доноситься все более отчетливые возгласы удивления:


- Серебряное! Оно вернулось! Оно здесь! Серебряное, Серебряное!


Говорили все: и дети, и взрослые, и мужчины, и женщины. Их голоса уже не


были тихими, они почти кричали.


И тогда вперед вышел Герой и произнес:


- Серебряное… скажи!


Но Серебряное продолжало извергать разноцветные лучики радости, не обращая


ни на кого внимания.


Тогда двое, которые были самыми старыми, два Мудреца, опершись на свои


посохи, приподня-лись с земли и завели спор.


- Чтобы выслушать то, что Серебряное должно нам сказать, не хватит и


миллиона жизней, - сказал первый.


- Чтобы рассказать всю правду будет слишком много даже одного звука, -


ответил второй.


… А Серебряное молчало. Продолжало пускать свой сказочный фейерверк, озаряя


все вокруг невы-носимым счастьем. Оно было прекрасно! Прекрасней всего, что


может видеть человек. Прекрасней солнечных бликов на морской глади,


прекрасней серебра снега горных вершин, прекрасней ночного неба, усеянного


квадрильонами звезд, прекрасней песни, прекрасней радости, прекрасней


любви.


Серебряное молчало.


- Скажи, скажи нам! Пожалуйста, скажи! - доносилось отовсюду. Каждую


секунду число голосов уве-личивалось. И вскоре разразился такой шум, что


стало жарко. Люди шептали, говорили, кричали. Лаяли собаки, стреляли пушки.


Рождалось и умирало невероятное количество звуков.


Но Серебряное хранило молчание. Оно сверкало и, превратившись в море,


разлилось по неви-димой поверхности. В этом море плавали лодки с парусами,


выпрыгивали на мгновение и вновь по-гружались в воду дельфины. Чайки парили


в небе.


- Давайте поймаем Серебряное! Тащите сети, мы будем ловить Серебряное! -


закричал Вор.


- Нет! Никогда! - ответил Пророк. - В прошлый раз мы тоже захотели поймать


Серебряное. Мы дос-тали сети, мы собрали лучших Охотников и Воинов, мы


составили план и похитили его. Похитили у себя же самих. А Серебряное


умерло. И все погасло. С тех пор мы не видели ничего, кроме невыно-симой


проклятой тьмы уже тысячу лет. Даже во сне мы уже не видим свет. Наши глаза


настолько отвыкли от света, что мы не увидели рождения нового Серебряного.


Мы не должны его убивать! Ведь оно даст нам свет, и мы увидим. Мы увидим


себя, увидим людей, мир, что окружает нас. 


Слова Пророка звучали как заклятие, как молитва.


 


Со временем звуки стали стихать. Люди устали и захотели спать. Собаки


охрипли и замолчали. У пушек кончились заряды. И, наконец, наступила


тишина. Лишь где-то зазвенел сверчок.


Серебряное свернулось в шар с гладкой неровной поверхностью и завертелось


вокруг своей оси. Оно светилось изнутри, и порой иглы яркого света


протыкали сферу и вырывались наружу.


Все кругом спали, когда Серебряное, затаившись и сосредоточив всю энергию в


самом центре себя, запело. Оно пело простенькую песенку, выводило


бесхитростное сочетание нот. "Ля-ля, ля-ля-ля", - разносилось на миллионы


километров.


Под эту песенку Серебряное остановилось, замерло и, немного уменьшившись,


начало стано-виться еще более ярким. Свет внутри него стал более насыщенным


и плотным. Как сердце, пульси-ровал он в самом центре шара. Как сердце,


сосредоточил в себе саму жизнь, сам ее смысл.


Все чаще стали возноситься ввысь лучи света, порождавшиеся этим биением. До


тех пор, когда в самом финале песни, Серебряное полностью озарившись


изнутри, взорвалось, погибнув в один миг, и высвободив тот свет, который


все это время сдерживало в себе.


Темнота исчезла, растворившись в лучах. Зарождался светлый день.


Проснувшись, люди все увидели.                                             


       


 


 


Сергей Береговой


8.08.2003


 


 


 ------------------------------------------


 


AD BESTIAS!


 


Экзистенциалистская зарисовка о современной российской молодежи.


Мы, оглядываясь, видим лишь руины…


Иосиф Бродский


Кто мы? Куда движемся? Мы, как слепые котята в мешке, тонем в темной и


страшной реке. Мы не загнаны в угол, не лишены надежды, просто - родились


мертвыми. Нам досталась самая несправедливая участь - расплачиваться за


грехи, которых мы не совершали. Мы потеряны как поколение.


Ужасное время, развратное и пошлое. В него просто нужно было кого-то


засунуть: засунули нас. Нам создали мир, в котором мы должны жить, с


которым должны смириться. Трагедия века - это я и те, кто со мной. Мы -


пустые создания. Мы не думаем ни о чем, за нас это давно сделали другие.


Другие украли у нас детство. Другие перекрыли нам воздух так, что даже


отбили надежду на возможность дышать. Другие бросили в нас ключами от


пустого дома, где приказали жить. Нам достались остатки еды со вселенского


пира и - так уж и быть - шуба с барского плеча. Куда же мы катимся? Каких


катастроф нам еще придется наглядеться?


У нас нет идеалов. Да кто нам их даст? Те, кто пьют водку на Рождество? Те,


кто надевают золотые украшения, выходя за хлебом в магазин? Да что они


вообще могут создать? Разве что только - корпоративные прибыли, отделения


милиции и казино-бары. Им плевать на отсутствие морали и совести. Они


гребут деньги лопатами и набивают свои животы, а им все мало и мало. Эти


никчемные люди отказали себе в будущем, отказавшись от нас. Отказавшись от


нас, они отказали в будущем нам. Наш завтрашний день - тетрадный лист, не


разрисованный ни детскими каракулями, ни математическими формулами, он


просто залит черной краской.


Доброе утро, Вьетнам! Доброе утро, Чечня! Добро утро, любое другое место,


где меня могли бы убить. Какая разница - послали бы меня на бесполезную


войну или послали бы на бесполезную жизнь в несчастное время, в убогой


стране, в окружении бездарных людей? Моя жизнь и жизни миллионов таких же,


как я, могли стать началом прекраснейшей, величайшей эпохи. Эпохи радости,


счастья, любви и всеобщей справедливости. Эпохи, рассвет которой


мечтательные юноши и ополоумевшие старики видят только во снах. Очень жаль,


но потерянные поколения оставляют после себя только драматичные биографии,


прогнившие партийные системы и никому не нужные мечты.


Кто же теперь поверит нам? Что же будут думать потомки, разгребая обломки


нашей подлой истории?! Как же сдержать агрессию, которая раз за разом


просыпается в душе, когда смотришь на свое отражение в зеркале?


Но мы еще молоды. Нам хочется радоваться и веселиться. Нас еще не мучают


кошмары прошлого. Нам все параллельно: мы знаем, что мы лучше, чем они. Они


еще ужаснуться, когда увидят, как мы с улыбками на лицах будем уничтожать


свое тощее детство, как, распевая песни, будем прощаться с невинностью


ангельских душ, как будем, схватившись за животы, истекая кровью, умирать


над пропастью во ржи.


Но все же, как это глупо то, о чем мы постоянно говорим. Как это нелепо и


неинтересно то, что нас интересует. Бравады и возвеличивания, а скудны


души. Золото и шелк, а пусты кошельки. Ночуем в кроватях, хотя место нам в


подвалах. Кричим на углах, хотя время давно заткнуться. И никто не подумает


одарить ближних благодатью. Никто и не затруднит себя воспитывать в себе


добродетели. И мало тех, кто будет защищать до последнего свои алтари.


Пой, пой, реви, несчастная русская душа. Танцуй, танцуй, взрывайся,


страдалец-народ. Нас скоро будут судить. За преступления против


человечности. За истязания над историей. За издевательства над культурой.


Мы потеряны как поколение. Нам осталось узнать свою участь.


И мы живем. Кто-то учится, кто-то учит. Каждый все же что-то делает. Мы


движемся и перемещаемся каждый по своим делам. У каждого что-то на уме.


Законы жизни воистину удивительны и противоречивы. Никто не застрахует нас


от ошибок, никто не даст дельный совет в самый нужный момент. И вот живешь


и ждешь, с печальным, обреченным нетерпением ждешь, когда же придет эта


вожделенная мудрость. Чтобы оглядеться и увидеть все так, как оно есть на


самом деле. Чтобы уже ничему не удивляться и не поражаться. Не строить


планов, а просто жить. Но мудрость где-то очень далеко: придет ли? 


А я стараюсь читать между строк каждую книгу, но вижу только белый фон. В


чем же смысл этого праздного чтения? Мне бы плакать этой ночью, но слезы не


дойдут до глаз - испарятся где-то на полпути. Останется лишь комок в горле,


застрянет там гложущей оскоминой, напоминанием о том, что можно было бы


просто поплакать.


А, может, вспомнить Париж 68-го, и свершить революцию. Собрать партизан из


деклассированных элементов, из потерянного поколения, выдвинуться с


войсками к столице. Вывести свои отряды на главную площадь, взойти на


трибуну и крикнуть: "Сражайтесь!" И тогда мы сможем насладиться свободой,


почувствовать свои силы, а вместе с тем потерять души и совесть, обречь


многие поколения своих потомков на еще более нелепое - чем наше -


существование. Нет, революции не помогут, пока каждый внутри себя не


совершит свой собственный переворот.


Мы просто дети, не знающие жизни и не умеющие жить, ничего не хотящие и ни


к чему не стремящиеся, ничего не таящие и ничего не скрывающие. Это только


пока. Посмотрим, что с нами будет. Никто еще не знает, каков он будет -


реквием по нам. Мы сильны, молоды и красивы - так много приятных способов


лишиться всего этого: алкоголь, наркотики, оружие.


Мы - проданное поколение, отданное на откуп совести теми, кто нас продал.


А по телевизору новые серии бесконечного фильма: триста заложников - семеро


убитых - переговоры - шестеро отпущенных - переговоры - штурм - слезы -


речь президента - комментарии. Конец очередной серии. Но ненадолго. Скоро -


продолжение. В новом сезоне на "Первом канале". Страшно.


Помолитесь за нас, потому что я не один. И нам, как сердцам, нужно биться,


чтобы жить. Может быть, мы не правы, но мы будем до хрипоты отстаивать то,


во что верим, потому что вот здесь, в этих наших жилах течет раскаленная


кровь, не дающая нам покоя. Потому что вот здесь, в этих головах живет, не


меркнет память о предках, совершавших подвиги. Потому что вот здесь, в этих


глазах вы увидите огонь юности. Я последним поэтом буду говорить, потому


что говорить все равно кому-то надо, а я чувствую, что могу это сделать. Я


последним изгоем укроюсь в темном тупике, но от невежества не скрыться. В


нашем мире не осталось тайн. Мне еще предстоит узнать, как не выдерживают


нервы, как раскалывается голова, готовая взорваться, как тяжелы удары


предательских измен.


Мы - потерянное поколение. Мы - опора глупости и максимализма. Мы тратим


впустую драгоценное время. Нас миллионы. 


 


Ad bestias! (лат.) - К зверям!


 


Сергей Береговой.


Июнь - сентябрь, 2004


 


 


----------------------


 


 


ГОРОДСКАЯ. ВЕСЕННЯЯ.


 


Привет, Веснушка! Ты только оглянись - кругом весна, Веснушка! Она


по-всюду, и ты смеешься и прыгаешь от счастья и хлопаешь в ладошки, а


завтра за-кинешь шапку за старый и огромный шкаф.


Весна - кап-кап… капканы для влюбленных: кто не спрятался - никто не


виноват. Летают люди над домами, дома за хозяевами полетели. Гудят


проспекты, улицы и переулки. На перекрестках светофоры прячут красный свет.


Автомобили обнимаются, рождая шумный скрип металла об металл.


Веснушка, ты прекрасна! Зимний дворянский цвет кожи сменяет на лице твой


свежий и полукрестьянский румянец. Ты радуешься, как ребенок… 


Без шапки, без шарфа и без перчаток - ругает мама. Да ладно, мама, ведь


весна же!


Весна! Сбежали с уроков школьницы на перемене, за ними - школьники, за


школьниками - учителя. Ну а студенты в университетах не появляются с самого


утра.


Идешь по лужам в своих любимых и жутко дорогих ботинках, на которые копила


деньги, кажется, полжизни, - не жалко! Теперь не жалко ничего. 


Веснушка, ты опять влюбилась! Как в первый раз. Да что там, и в самом де-ле


- в первый раз. Ты помнишь, как ты грустила на день Святого Валентина,


тогда тебя еще никто не волновал.


Веснушка, на твоем носу твои смешные маленькие тезки… не только на тво-ем,


однако на твоем - забавнее всего.


Вскрываются реки, а люди, будто под винтами. Веснушка с плеером по го-роду


гуляет и смотрит свысока на разноцветные витрины. И вроде все, как обыч-но,


как вчера и как завтра. Но что-то не то. Что-то совсем необычное. Дрожишь


от восторга, сердце колотится, и показания скачут на всех твоих счетчиках.


Свобода во взгляде, улыбка и счастье.


Зима отступила: Е4 - Е2. Сдала все свои позиции. Но не захотела сдаваться в


плен - ускользнула и смылась. Все дружным хором кричат ей: "Не


возвращай-ся!". Дожили, пережив белое и холодное ненаслаждение, цветным


пятном в кото-ром сияет только Новый год. Лохматые дворняги и детвора на


улице по уши в гря-зи. Открыты форточки во всех квартирах, из форточек


несется музыка Веснушке на потеху. Свежий насыщенный воздух. Такой


необычный после зимнего льда. Та-кое все нежное, такое все… здорово! И


кажется даже, что это не наша планета. И чай такой сладкий, и мысли


прозрачные, и волосы пахнут небом.


Весна хватает за пятки. И снег, который был когда-то белым и хрустящим,


теперь обрывками зимы валяется в самых тенистых и холодных уголках твоей


Все-ленной. И уже даже не снег - просто замерзшая грязь. Обветрены нос,


щеки и гу-бы. Всюду огромные лужи. Неважно: Веснушка гуляет, Веснушка


смеется.


И вот ты взлетаешь, вокруг летают светлые чувства, колеса Сансары, смеш-ные


истории. Летают мелодии в виде разноцветных ленточек. Летают цветы, ле-тает


Серебряное, летают мгновения и складываются в вечности. Ты гадаешь на


картах дорог и рисуешь в мыслях китайские иероглифы своих замысловатых


мар-шрутов прогулок.


Лгут искусители, а ангелы верят: все, как всегда. Ничего не изменится, все


будет по-прежнему. Эх, Веснушка, тебе все завидуют. Эх, Веснушка, запомни


эти мгновения. Заполни эти мгновения счастливой красивой историей. Эх,


Веснушка, городская весенняя сказка.


И люди прямо на улицах друг в друга влюбляются. В подъездах целуются.


Гуляют за ручку без дела по паркам, по крышам, просто по городу. Веснушка,


зна-ешь, они все теперь сумасшедшие. Забавная жизнь. 


Веснушка расцветает под солнцем, растворяется в воздухе, превращается в


незнакомое и прекрасное создание. Ее мысли на крыше дают представления


пти-цам в стиле театра Кабуки. Ее голос становится сладким на вкус и мягким


на ощупь. Она аккуратно трогает первый листик на дереве, превращая его в


стихи Сергея Есенина.


Спасибо, Веснушка! Счастье - видеть тебя, знать о тебе. Твоя сочная юность


разлетается по миру в режиме on-line. А ты здесь, такая родная, такая


ве-сенняя.


Веснушка, ты - все! Ты - сердец наполнение, ты - надежды сознание, ты -


светлое будущее, ты - веселое прошлое, ты весенняя девушка в городском


окру-жении. И ты, конечно, лучше всех.


Жизнь будет радостной, май будет солнечным, а любовь придет к каждому.


Весна. Веснушка гуляет.


Сергей Береговой.


март, 2005.